thomas draconius lucitor
✦ star vs forces of evil ✦

---

[indent] стар + марко = ∞
[indent] стар + том =
[indent] марко + том =
[indent] стар + марко + том = ...

[indent] в учебниках по геометрии нет ответа на этот простой пример; в учебниках магии - тоже. но на полях тетради марко выводит это снова и снова, пока бумага не начинает тлеть, как тлеет ткань рубашки под случайными неловкими касаниями где-то в общем бою на самом краю вселенной. кровавая луна видит их первыми: три пары рук и пересечения взглядов в свете пророческого луча. потом - зеркальное измерение, в котором их отражения сплетаются воедино, делаются смешными, какими-то растерянными - за пару мгновений до того, как стар схватит их обоих за руки и они сорвутся с места; за пару мгновений до того, как там, где раньше их отражения улыбались, останутся только тысячи острых осколков. позже будут магические подземелья и тронный зал мьюни, подземное царство, таверна у края вселенной, и ещё множество множеств историй, в которых они защищают друг друга - историй, которые были обречены случиться только тогда, когда они вместе.

[indent] в кошельке марко до сих пор хранит какую-то дурацкую заколку стар с падающей звездой, а во внутреннем кармане рубашки - медиатор, забытый томом на тумбочке в его комнате.

[indent] иногда марко думает о том, что если сам он - планета, то стар - солнце, яркое и ослепительное, дающее жизнь и надежду, а том - чёрная дыра. невидимая сила, что неумолимо притягивает к себе, разрывая при этом на атомы.

[indent] и, по правде сказать, марко уже не знает, что страшнее - быть сожженным заживо или исчезнуть в маняще-пугающей пустоте без следа.

---

[indent] ладно, окей, привет, демон!
тут вот какое дело: я в команде том/марко, а стар в команде стар/марко (глянь, я в любой из раскладок принцесса))0)), и мы не знаем, что нам с этим делать, потому нам очень нужен ты, чтобы во всём этом разобраться.
приходи, спасём тыщу миров, уничтожим другую тыщу миров, будем выяснять отношения и целоваться под светом трёх солнц где-нибудь в других измерениях, слушать сопливые песни сопливых бойзбендов, кататься на драконопедах, всё по красоте, в общем. главное - будь.
[indent] мы взрослые, контактные, уважаем чужое время и границы, и нам важно, чтобы ты тоже был взрослым, ну или хотя бы умел в открытый диалог, если вдруг что-то пойдёт не так. мы за общение вне форумов, можем закидывать тебя мемами, плейлистами и всратыми историями, а можем этого не делать, если ты не захочешь, НО нам очень важно сойтись по вайбам, так что было бы круто, прям идеально было бы, если бы ты тоже был открыт к ненавязчивой коммуникации.
пишем лапсом, тройку можем использовать, а можем не использовать. умеем ждать, не дёргаем с постами, игроки скорее неспешные, но стабильные. фанкаста у нас для тома нет, хочешь - используй оригинальные арты, хочешь - придумай какое-нибудь красивое демоническое лицо и будем им любоваться вместе.
[indent] заходи в личку сразу с примером поста. заранее любим и очень ждём. ♥

---

пример поста

воздух повисает между ними облаком пара, белёсым клубком - одним на двоих, замерев на мгновение, затем - исчезает, чтобы вновь, на выдохе, материализоваться, и потом всё повторяется, снова, снова и снова; так выглядит их упрямство, их непоколебимое нежелание уступать друг другу, признавая правоту второго. да хоть убей меня тоже, - думает стэн, продолжая смотреть в мутные, занавешенные чем-то невыразимо-болезненным, чем-то, исполненным одновременно слепой ярости и отчаянного сожаления, глаза кайла, и хмурится по обыкновению, как в самый ответственный момент, на матче там или во время экзамена, к которому он не готовился, - всё равно не отступлю и не кину тебя. никогда не кидал, и сейчас этого не сделаю, усёк?

[indent] придурок, как ты мог подумать, что я так с тобой поступлю?

- ты знаешь меня, кайл, - выплёвывает он ему в лицо, когда кайл хватает его за ворот - он всегда сначала предупреждает, а потом уже бьёт, и это тоже для него будто бы аксиома, будто рефлекс безусловный - сколько их было между ними, этих тупых драк, из которых они, разматывая друг друга до кровавых соплей, никогда не выходили ни победителем, ни побеждённым - просто били сильнее, чтобы выбить всю чертову дурь, если слов уже не оставалось? - ты меня знаешь, я не свалю.

[indent] потом они всегда хохотали, как умалишенные, размазывая по лицу грязь, мешающуюся с кровью - где чья? черт разберёт, да оно и не важно, - пили дрянное пиво, курили травку из бесконечных запасов рэнди, и будто бы никогда больше не возвращались к тому, из-за чего парой часов ранее пытались друг друга убить.

фильм такой был - вспоминается стэну; классика, брэд питт в леопардовой шубе, взрывы под скрипяще-надрывную лирику pixies («прикинь, стэнли, сколько бы мыла можно было сварить из жирдяя?» - смеялся тогда, когда они его пересматривали вместе, кайл), все эти их «первое правило бойцовского клуба...», второе правило, третье, десятое: стэн, конечно, уже и не помнил почти ничего, но понимал ещё тогда наверняка, что мужики не просто так друг друга калечили. сейчас знает точно, по себе знает - так они справлялись со всем этим стрессом из-за убогой работы, со всеми своими тревогами, с заебавшими их подружками и начальниками-пидорасами, с буднично-тупыми разговорами об этой их скучной жизни, скучной настолько, что проще вступить в ряды смертников, чем продолжить это дерьмо вывозить, делая вид, что их всё устраивает.

- если надо будет, - доверительно сообщает стэн, и голос его звучит не то как попытка завести разговор с умственно-отсталым, не то как угроза: слишком спокойно и мягко, легко, безо всяких сомнений, - я переломаю тебе ноги и затолкаю обратно в машину насильно, чтобы увезти подальше отсюда, и... - и не успевает договорить, потому что кайл, очевидно, наконец-то дошедший до точки кипения, наконец-то позволивший этой своей вечной неконтролируемой, мать его, агрессии, взять над ним верх, и мажет кулаком куда-то по скуле, по носу, наверное, думая, что может сломать, и это его, стэна, как-нибудь затормозит.

но у него ничего не выходит.

и удар его кажется слабым жестом отчаяния, и сам он вдруг делается каким-то незнакомо-далёким, меньше обычного - почти даже жалким, если бы только стэн хоть один раз мог позволить себе подумать о жалости к кайлу в этом, уничижительном ключе, через призму собственного превосходства. но стэн, конечно же, так не думает. стэн, конечно же, никогда бы не. и стэну, конечно же, вовсе не больно - скорее странно и непонятно. он ждёт следующего удара, не предпринимающий попыток обороняться, но его не случается - не случается стандартного падения на землю, пинания друг друга до тех пор, пока кто-нибудь харкать кровью не начинает, не случается свистяще-хрипящей отдышки и финальных тычков в плечо, означающих мир: этот их мир крепче гранита, смешно было бы думать, что одна тупая драка что-то изменит.

[indent] если это, конечно, не убийство нашего общего друга. да, кайл?

мерзкая мысль приходит в голову совершенно некстати, и стэн отмахивается от неё точно от стаи назойливых комаров, пытающихся атаковать тебя со всех сторон где-нибудь в вечернем походе, пока все сидят у костра и травят небылицы о кошмарных монстрах, призраках, йети, выпрашивающих три с половиной доллара, инопланетянах, анальных зондах и прочем таком, во что сами уже и не верят, но по-прежнему пытаются кого-то то ли напугать, то ли впечатлить, то ли всё сразу. стэн отмахивается от этой мысли, а потом думает, что лучше бы остался там, заплутавший в собственных рассуждениях, потому что, может быть, тогда бы он вовсе и не услышал того, что сейчас говорит ему кайл: переспросил бы, мол, что? извини, я отвлёкся, что ты сказал? а кайл бы ему не ответил - врезал бы ещё раз по морде, и они пошли бы спокойно пить пиво, пытаясь понять, что они планируют делать дальше. вместе.

[indent] лучше бы, честно, всё так и было.

- чувак, я так тебя люблю. - говорит стэн, когда кайл впервые притаскивает его, вусмерть ужравшегося на вечеринке, к себе домой, пытаясь не шуметь, чтобы не разбудить шейлу, затаскивает его в комнату, закидывает на кровать и стаскивает с него грязные кеды: они залиты пивом и его же блевотиной, но кайлу будто бы глубоко поебать на все эти мелочи. кайл всегда ему помогает.

- я так тебя люблю, чел! - стэн растирает омерзительно пошлые пьяные слёзы по щекам,  роняя голову на колени к кайлу, молчаливому и покорному, слушающему в очередной раз бесконечную историю под названием "меня бросила венди, чел, у меня никого не осталось, пиздец, я не знаю, как мне жить дальше", и только вздыхает, раздраженно и шумно, - я так сильно тебя люблю! - и в этом нет ничего странного, и в этом нет ничего непонятного, и в этом нет ничего гейского, думает стэн в этот самый момент.

ну нажрался. ну разнылся. ну с кем не бывает.

[indent] - ты лучший, кайл, будь ты тёлкой, я бы давно на тебя запал.
[indent] - кайл, пиздец, выходи за меня.
[indent] - люблю тебя, бро.

эти слова мантрой звучат голосом стэна сотни раз, по обыкновению, простые такие, как вопрос «что нового?», например // голосом кайла они звучат впервые. совсем другие, не такие совсем, как те, которыми привык разбрасываться сам стэн:

[indent] они настоящие.

как-то так сообщают людям о том, что им осталось жить пару месяцев; как-то так общаются с родителями смертельно больных детей в хосписах; как-то так звучит конец ебаного мира. хлёстко, прямо, с укором, и - совсем капельку - истерично.

кайла несёт, и всё, чего хочется стэну прямо сейчас - чтобы он заткнулся немедленно, но он продолжает эту свою самоубийственную откровенность, и стэн бы отдал что угодно за то, чтобы кайл сейчас, рассмеявшись, снова выдал что-нибудь в духе «нет, ну ты бы видел свое лицо, чел!», и «ага, повёлся?», что-нибудь такое же идиотское, как он сам. и кайл смеётся - действительно смеётся, но совсем не так, как это себе представляет сейчас стэн: болезненно, надрывно, громко, так, словно прямо сейчас достанет ружье и снесёт себе половину башки - от этого его смеха стэну становится не по себе.

от этого смеха, от того, как он смотрит, от того, что его слова всё ещё не заканчиваются: стэн чувствует, как где-то внутри что-то переворачивается, его, кажется, даже мутить начинает - не так, как когда ему признавалась в любви венди, там, ещё в третьем классе, и он блеванул ей прям на лицо, но-по другому совсем, как-то нездорово, как-то так, будто ты сел в вагончик русских горок, и несёшься на этом вагончике вместе со всем миром, существующим вокруг тебя, куда-то в пизду.

[indent] возможно, такую же глубокую, как у мамаши картмана.
[indent] хотя это, наверное, последнее, о чем стоило бы думать сейчас.

[indent] какой же ты тупой, чел.
[indent] какой же ты непередаваемо тупой.

стэн отталкивает его - легко, но этого хватает для пары шагов назад. этого хватает, чтобы нырнуть вновь в машину, роняя лицо в ладони: сердце заходится бешеной птицей, поехавшим хомяком в аквариумном колесе. сердце колотится и щемит так, будто сейчас грудную клетку проломит - какого хрена, чувак? какого блядского хрена?

спустя пару мгновений эта экзистенциальная тошнота, сделавшаяся засасывающей всё живое чёрной дырой, отступает, а мысли прекращают прыгать судорожно, как шлюхи по членам, старательно отрабатывающие двадцатку в час, потому что здравый смысл всё же берёт над ним верх, подкидывая единственное логичное объяснение происходящему, такое простое, такое понятное, что удивительно даже, как он сразу не догадался.

[indent] ничего другого придумать не мог?

и всё отматывается назад: к тому моменту, когда кайл начал весь этот цирк, к тому моменту, когда он только-только раскрыл рот, к тому моменту, когда стэн успел поймать в его взгляде только упрямство, одно лишь упрямство - и ничего кроме. к тому моменту, когда воздух между ними клубился в ожидании не случившейся потасовки. к тому моменту, когда он только-только его нагнал, и тогда он опускает стекло, чтобы окликнуть супер-лучшего друга, но затем, подумав ещё немного, вываливается из машины снова - на тот случай, если кайл опять решит попытаться свалить; играть в догонялки всю ночь ему совершенно не хочется.

- я понял, кайл, это твоя очередная попытка сделать так, чтобы я от тебя отъебался, да? - говорит он устало и зло, - очень смешно, я почти даже поверил. полезай в машину давай, я заебался торчать в этой дыре. остановимся где-нибудь на ночь, идёт?

[indent] и голос стэна почти не дрожит. почти совсем не дрожит.

finnick odair
✦ the hunger games ✦

---

Урвать себе кусочек от этого Победителя хочет себе половина спонсоров. Другая половина уже это сделала или стоит в очереди и готовиться с ним рассчитаться каким-нибудь очередным секретом. Прогреми такой с больших экранов в Капитолии - мусолить на вечеринках будут не один день. Скажи все разом - энергия в столице будет генерироваться за счет сплетен и скорости их разнесения, где в финале от изначальной мысли мало что останется.

Финник умеет расположить к себе, когда ему это нужно. А нужно это примерно всегда. Внимание этой публики не вечное, а значит, нужно успеть взять все, что полагается.

И что пригодится для общего дела. То самое, о котором "благодетели" в ответ не должны узнать. Как и про Энни. Не слишком ли много секретов на одного человека, Одэйр?

Финник говорит много, но после разговора с ним понимаешь, что ничего-то он про себя не рассказал, а для себя снова получил новое. Джоанна злится, когда тот снова и играючи забалтывает её саму. А потом давится со смеху, когда он проделывает то же с кем-то из других менторов или капитолийцев.
Хотя, признаться, ей было бы больше по душе, если бы он вышел на них с трезубцем.

---

Внимание, разыскивается обладатель самой обаятельной улыбки во всем Панеме! Пожалуйста, не умирай©, хочешь ищи Энни, не хочешь - строй свою историю иначе. От себя обещаю эту вот странную дружбу и вайб "сидят на кухне в три часа ночи, пока у всех вечеринка".
Что по игре: пишу раз в неделю-две, в ответ хотелось бы примерно такого же. Внеигровое по желанию, но будет здорово не-молча обмениваться постами.)
Связаться можно через гостевую или лс, желательно сразу с примером поста. У нас небольшой каст, но мы в тельняшках и ждем всем нашим пгт!

---

пример вашего поста

Джоанна упивается собственной победой на играх, чтобы не сойти с ума еще больше. Чтобы перестать вспоминать чужой предсмертный хрип, она громче смеется и скалится в ответ миротворцам, которых встречает возле деревни победителей. Прежде им приходилось переходить дорогу друг другу, но теперь это им нужно вести себя сдержанней и не приближаться лишний раз к новоявленной победительнице.

Мэйсон шумная до невозможности, продолжает быть костью в горле у своего стилиста и хоть сколько-то успокаивается только в присутствии близких.

Но самое главное: она все еще жива. Неплохой сорванный куш, а?

Блайт во время тура победителей постоянно зудит над ухом о том, что ей нужно быть осторожней, во всем: высказываниях, действиях, что лучше спросить сначала у него, перед тем как нестись сломя голову навстречу какой-то неудаче, которая из-за нее самой и перерастет в катастрофу. Джоанна отмахивается от всех слов (в лучшем настроении, в остальном просто посылает) и продолжает в том же духе. В каждом новом дистрикте равнодушно считывает текст с бумаги и отправляется в следующий, так и до самого Капитолия. Местные сначала вызывают смех своими шмотками, а после: истерический своими намеками. Она прямо шлет кого-то во все места и разбивает бокал с выпивкой кислотного цвета, чудом не об его голову.

Бывший ментор молчит всю дорогу до Седьмого дистрикта.

А вернувшись туда, Мэйсон узнает о смерти своих единственных двух лучших друзей и старшего брата. Несчастный случай на лесопилке, это бывает, это повседневность, но почему тогда так давит на нее это ощущение вины? Почему; она отворачивается от собственного отражения и запрокидывает голову. До ее первых игр в качестве ментора остается не так много времени. Она не покажет этим ряженым курицам Капитолия [а главное самому Сноу], что хоть сколько-то ее можно сломать.

Но на трибутов без слез не взглянешь. Нет, сначала пытается, но какого черта? Пацану едва исполнилось пятнадцать, девчонке — тринадцать, оба смотрят в пол все время, пока едут в поезде. Блайт что-то сначала пытается им вдолбить в головы, но вскоре отмахивается первым. Джоанна пытается наставлять, но в своей манере, но «Просто порви всех нахер, а если не можешь, так переживи!» оказывается недостаточным наставлением.

Элен совсем не тянет на победителя и ее наставница мрачно смотрит на результаты показательных выступлений. У нее — двойка, у Томаса — пятерка и это больше напоминает избиение младенцев. Во время интервью Элен и вовсе все-таки заливается слезами и Джоанне хочется провалиться сквозь пол.

Победителей в играх и правда нет.

На очередном мониторе, теперь уже во время трансляции в общем зале, лицо девочки мелькает в последний раз. Чудом выжившая возле Рога Изобилия, ее убивают еще до наступления темноты и подведения первых итогов.

— Сука! Я же говорила, говорила тебе оглядываться почаще, неужели это так сложно! — Чьи-то руки оттаскивают ее от основной толпы. Безгласый почти роняет поднос с бокалами, когда победительница прошлых игр замахивается, чтобы ударить по чужому плечу. — Маленькая идиотка! — Хотя скорее это уже про себя. Как можно было хоть на секунду предположить, что ее трибут переживает хотя бы первые сутки?

Но это оказывается непростой истиной, слишком.

— А, Двенадцатый, да? Думаешь, ты здесь самый умный? — Шипит почти в лицо, когда понимает, кто ее буксировал все это время. Потом косится на фляжку и быстро отпивает. Пойло обжигает горло, но мягко ложится на душу. — Твои-то там еще, носятся? — Смотрит через плечо Хеймитча на один из телеэкранов. А потом на ведущего.

— Мне стало бы легче, если бы порвала глотку каждому из них!..

james buchanan barnes
✦ marvel ✦

---

она искала его по косвенным признакам:
по жестяным банкам дешёвого кофе,
по просроченной свободе,
по взгляду, который научил не смотреть в глаза.
говорят, время лечит.
возможно.

если ты, баки, еще где-то слушаешь эфир — ну, откликнись. хотя бы сарказмом. хотя бы выдохом. хотя бы пустым сообщением в три часа ночи.
я не зову тебя на подвиг. зову тебя на завтрак, который, возможно, будет состоять из оружия, вины и плохих шуток.
и кофе.
[всегда — кофе]

если мы будем молчать — это будет то молчание, от которого внутри теплеет.
если говорить — не с места в карьер, а где-то между "у тебя всё ещё эта рубашка?" и "а ты все еще спишь с ножом под подушкой?"
[просто вернись]

---

она ищет его.
не потому что без него не может — а потому что с ним получается лучше. тише. глубже. понятнее, даже если оба не договаривают половину.

лене не нужно, чтобы он пришел весь сияющий, с отполированной биографией и отпущенными грехами. пусть будет с рваными краями. пусть с грузом.
она умеет с такими.
она сама — ходячий багажник с табличкой «не открывать без необходимости».

заявка написана не кровью (кровь уже пролилась), не слезами (тоже были), а вот этим утренним чувством: когда просыпаешься и вспоминаешь, что тебе кто-то снился.
и хочется найти. и хочется не отпускать.

[она будет рядом. ворчать, жаловаться, устраивать сценки из ничего. подсовывать плед, когда он не просит. молчать — когда не справляется. и говорить то, что нужно]

эта история не про то, как "сначала они ненавидели друг друга, а потом полюбили".
нет.
они сразу знали.
но каждый раз мир рушился раньше, чем они успевали сказать "оставайся".

[в этот раз — они хотя бы попытаются]

ищу тебя, солдат.
если остался хоть кто-то внутри — я найду.
и не отведу взгляд.

---

давай сплетем текст, как запутанную простыню: с узлами, складками, фразами, от которых потом щемит, и всеми этими "ты помнишь?" — "а ты?".
третье лицо, лапслок или без него, абзацы или без них, посты от 5к до бесконечности. люблю описания, люблю молчание в репликах, люблю смотреть на персонажей как на луковицу — снимать слой за слоем, чтобы добраться до той самой сердцевины. не боюсь бытового, не прячусь от боли, но не забываю смеяться. много обмениваюсь фанонами, канонами, аэстетиками и визуалами. кидаю музычки, мне важно общение вне игры. терпи меня

по вайбу: эстетика боли, которая проходит. прикосновения, которые случаются до слов. миссии, где доверие важнее оружия. кухня как поле боя. один плед. два человека, которые не знают, как жить нормально — но, может быть, научатся. стараются.

[давай вместе не вылечим друг друга — но будем рядом, пока болит.
это — уже терапия]

хочу:
✦ глубокое партнерское взаимодействие с драмой, юмором, флешбеками и странными пост-советскими кухнями на одну лампочку;
✦ троп "вторая попытка, потому что с первой нас оба использовали системы";
✦ односпальная кровать, непреднамеренные прикосновения, неловкость, нежность и много воспоминаний, которые хочется или сжечь, или прожить заново;
✦ истории, где больше вопросов, чем ответов, но все равно хочется искать.

я вижу елену смесью комиксов и квм — бунтарка с обрывками детства, который ей никто не позволил доиграть. она острая, уставшая, но в ней есть тепло и доверие, что она еще лелеет в себе.
в ней есть место для баки. даже если он приходит поздно и весь в занозах.

если ты хочешь вытащить себя из льда — я помогу.
если хочешь лечь обратно — я посижу рядом.
просто будь.

---

пример вашего поста

Ночь. Он снова на койке, снова в палате, но теперь — в сознании. Не сразу, не резко — сперва в сознание врываются звуки. Тихие, монотонные: капельница, отсчитывающая миллилитры. Аппаратура, замеряющая каждый его вдох, каждое сердцебиение, как будто все это кому-то важно. И еще одно дыхание. Не его. Женское. Ровное. Спокойное. Слишком спокойное для времени, когда, казалось бы, весь организм должен спать. Но она не спит. Он знает это, не открывая глаз. Она осталась. [Наташа]. Ее присутствие ощущается как тепло, сквозь холодную стерильность палаты. Как привкус вина во рту после выстрела. Он чувствует ее, как всегда — даже в толпе. Его организм уже подстроен под этот ориентир. Под Романову.

Наташа.

И Клинт знает: она рядом. Даже не открывая глаза, он знает, что она сидит в кресле, опершись локтем о подлокотник, подбородком — о кулак, и делает вид, что не следит. Хотя следит. Всегда следит. Он делает вдох. И тут же выдыхает сквозь зубы — больно. Не то чтобы неожиданно. Он все еще здесь, а значит, боль — это часть сделки. Хочешь выжить — прими последствия. Плечо будто горит, грудная клетка затянута жгутами, но он жив. А это уже неплохой бонус. Хочется зашипеть, но это бы означало показать слабость. А это не входит в план на вечер.

Он моргает. Мигает аппаратура. Он жив. Она здесь. Значит, мир еще держится. Значит, его прицел все еще важен. И если он — константа. То она — переменная, которая всегда возвращается к нему.

Он слышит, как она шевелится. Скользит пальцами по чему-то: то ли ткань, то ли лист бумаги, то ли обложка от его личного дела. Снова. Наверное, проверяет, не добавил ли Ник чего новенького. Проверяет, не солгал ли он, когда говорил ей.  Странная, болезненная привычка — раз за разом искать правду в лживых файлах. Он медленно, осторожно открывает один глаз. Потом второй. Моргает. Свет неприятный, бьет прямо в лоб. На потолке — лампа, на лампе — пыль. Ну хотя бы что-то неидеальное в этой чертовой базе.

— Хочешь прикол? — сипло, но с привычной интонацией, — если бы ты была такой же меткой, как я, я бы не понадобился.

Она не смеется. Но он видит, как уголки ее губ дернулись. Почти улыбка. Почти награда. Ее холодный взгляд и его дурацкие реплики — странный симбиоз, но работающий. Он медленно поворачивает голову, разглядывая ее. Сидит в кресле, небрежно откинувшись, с ногой, закинутой на другую. Волосы собраны в хвост, лицо усталое, но не осунувшееся. Она выглядит так, как будто не спала ночь. Потому что не спала.

— Ты долго тут сидишь? — наконец спрашивает, сдавленно фыркает. Потом морщится. Плохо шутить, когда у тебя в плече дыра. И добавляет тут же, — зато ты следила за мной. Это уже плюс. Я давно хотел тебя к себе привязать. Только не думал, что это будет через капельницу.

Он знает, что она не пошутит в ответ. Или пошутит — но на 80% серьёзно. И это даже приятно. Потому что с другими он играет. А с ней — живет. Нат медленно поднимается, проходит к койке, наклоняется. Ее лицо оказывается рядом. Слишком близко. Его дыхание сбивается. Не от боли.

— Признайся честно, в следующий раз ты не будешь так же красиво падать на колено рядом со мной, да? — шепчет он и закрывает глаза. Не от слабости. От доверия. Потому что она — здесь.

— Если ты ещё раз полезешь под пулю, — говорит она, — вместо того, чтобы отступить, я пристрелю тебя сама, — Клинт улыбается. Ярко, почти по-детски.

— О, романтика, — прищуривается и наблюдает за чужими нервными перемещениями.

— Я ужасно пою. Особенно под гитару, — отзывается хрипло и посмеивается. В их комнате (с тех пор, как их поселили через стену, все равно все сводится к "их"). Плюхается на кровать Романовой — почти привычно. Он тут бывает чаще, чем в своей. Даже у Лаки есть любимое местечко в этой комнате. Уже почти утро. База выдохлась после ночной суеты. В палатах — тишина. В коридорах — минимум шагов. Эта комната — временное убежище. Наташа наливает виски. У него дома он лучше. Но дома сейчас нет. Есть только это. Он сидит на кровати. Левая рука держит бокал. Правая — все еще забинтована. Не может нормально двигаться. Пока.

— Я вообще-то не слушаю женщин в бою. Опасно для здоровья, — он делает глоток. Кривится, — Ну и для печени.
Она фыркает. Или почти смеется. Или просто делает выдох — как будто у нее в груди наконец лопнуло напряжение. И садится рядом. Не на стул — на кровать. Подтягивает ноги под себя, откидывается на спинку, залезает к нему под бок. Он усмехается, не отстраняется. Легко толкает ее здоровым плечом.

— Серьезно, Нат. Я смотрю на тебя — и понимаю: ты — и есть пуля. Чистая, точная, смертоносная. А я просто обвес. Камуфляж. Клевый, модный, продвинутый, но все же. Прицел, который когда-нибудь сломается, — молчит какое-то время, после поворачивает голову. Смотрит на нее серьезно, потому что ее голос — как скальпель: точный, холодный, без сантиментов. Она даже не смотрит на него в ответ, но он чувствует взгляд почти кожей. Тонкий, как игла под кожу, — но если я и дальше буду ловить пули ради драматургии, тебе придется сменить напарника, — снова тишина. Ненадолго.

Прежде чем докинуть короткое и тихое:
— Мне не все равно. — Просто. Без пафоса, — мы работаем. Мы не влюбляемся. Мы не строим. Мы не мечтаем. Мы остаемся. Но мне не все равно. Никогда не будет.

А потом берет ее руку. Той, что целая. Их пальцы сцепляются. Как зацепка за реальность. Как доказательство, что они оба здесь. Что их не сломали. Пока. И они пьют. И молчат. И никто не произносит ничего лишнего. Потому что лишние слова — это для тех, кто не видел, как сердце замирает в перекрестье снайперской оптики. А они — видели.

pacifica northwest
✦ gravity falls ✦

---

кровь — голубее некуда, денег у нортвестов снова полно, а ту историю с обманутыми лесорубами уже давно забыли, утерев кому надо слёзы долларовыми купюрами и не испытывая совершенно угрызений совести. лошадей у пасифики полная конюшня, высокомерия на пятерых и замечательное чувство стиля — всем кажется, что жизнь первой красавицы гравити фолз безупречна, но это, разумеется, не так.

почти всегда пасифика могла позволить себе почти что абсолютно всё, на деле позволяя даже больше: наряды, принцы, тренер по гольфу в багажнике, слуги, разве большая плата — этот звенящий колокольчик, чей звон почти врезался в мозг? как и в любой семье аристократов, у нортвестов в шкафах — скелеты, а в поместье — призрак, с которым она никогда бы не сумела справиться без чудака диппера с его дурацким дневником.

в шестнадцать пасифика соперничала с мейбл, не понимая, как эта выскочка вообще посмела с ней тягаться, набралась смелости спорить с отцом, несмотря на жуткий звон колокольчика — они её дрессировали как мартышку, — и бросила вызов биллу шифру, чего, последний, безусловно, не забыл. но вот пасифика его почти забыла: она выросла, получила блестящее образование и вышла замуж за того, кто больше понравился её отцу, чем ей — муж, кстати, взял фамилию нортвест и покорился жизни у жены под каблуком: пасифика не может не считаться с мнением семьи, но не считаться с собой не даёт.

сейчас ей тридцать, а её брак — одно название, но лучшие друзья пасифики — бриллианты, так что она весьма недурно живёт в гравити фолз, не замечая, как близнецы пайнс растворяются в памяти — то есть, на самом деле, только диппер. да, это происки билла шифра, и теперь пасифика уверена, что у стэнов пайнсов племянница всего одна (официантка в забегаловке, серьёзно?), и она только что вернулась в гравити фолз в компании красивой загадочной дамой, с которой точно не всё просто — на этот счёт пасифику не обмануть.

// окружение мейбл забыло про диппера, окружение диппера забыло про мейбл;
// билл шифр после курса психотерапии и он здесь совершенно ни при чём (при всём);
// пасифика красива и успешна, но явно не счастлива, как большинство сиятельных аристократок и nepobaby;
// «да, мой прапрапрадед обманщик, и что, поплачьте, если вас так это тревожит»;
// но, вообще, у пасифики много классных черт, а в нашей истории нет целиком положительных и отрицательных персонажей.

---

ждём нашу фэнси-красотку вместе с мейбл! прибегайте в лс сразу с примером любого поста.
мы над душой не стоим, но с собаками искать тоже особо не любим, поэтому ждём игрока, который не проваливается в текстуры и будет писать, в среднем, по посту в месяц. можно приносить свои хэды, сменить внешность (хотя зачем менять эстер экспозито) и веселиться вместе с нами   
графикой обеспечим: мейбл у нас мастер, я фломастер, будете ходить нарядная!

---

пример вашего поста

Духовный рост — то есть, кармическая реабилитация, — это совсем не так прекрасно, как обещают на рекламных флаерах разнообразных студий йоги, собраний групп поддержки или сект — и пойди разбери ещё, где что: на самом деле, он ещё противнее физического — реинтеграции после распада на частицы. Кто-то другой на месте Билла Шифра сказал бы, что подобного даже врагу не пожелаешь, но он же выучил, что врать, вообще-то, вроде как, нехорошо. Не понял правда, почему тогда все врут, да ещё зачастую ловко находят себе оправдание — с чего бы вдруг тогда ему нельзя так делать?

Подобные дилеммы, если честно, немного очень сильно выводили Билла из себя, поскольку мир людей всегда просто чертовски преисполнен лицемерием, но почему-то всех это устраивало, а ему приходилось делать вид, что он исправился — то есть, вообще-то говоря, играть вслепую, поскольку некоторых даже могила не исправит. Тем более, что Билл Шифр не был надломленным, зацикленным на боли или глубоко травмированным, что оправдало бы озлобленность: он просто зло по существу — против природы не попрёшь, особенно, когда не хочешь.

Но, таковы были условия сделки, а Билл оказался не в том положении, чтобы диктовать свои условия — пришлось употребить всё своё коварство, чтобы спастись из Терапризмы. А ещё, неприятно было признавать это, но Билл и правда изменился — можно сказать, что до неузнаваемости: он «открыл своё лучшее я» — другое дело, что это всё равно было его «я», а откуда бы у него взяться хорошему? Вообще, дихотомия добра и зла была свойственна, скорее, его родному двухмерному миру, тогда как здесь всё было интереснее, хотя ему и приходилось познавать всё заново.

«Ты сможешь, Треугольник!» — дурацкий мотивационный плакат со стены камеры как будто отпечатался на веке, и Билл видел его всякий раз, как закрывал свой глаз — отвратительно, но он же в самом деле смог! Да, это оказалось сложно, даже очень сложно — не потерять себя, а обрести. Сеансы «Терапевтического журнализма», «Час кукол» — у Билла и без того всегда была крайне богатая и изощрённая фантазия на пытки, но даже он был впечатлён. И тем не менее, он, вроде как, действительно нашёл себя, раз его выпустили? Да.

Осталось с этим «собой» познакомиться — пригласить на свидание, что ли.

Существование в виде треугольника — то есть, тетраэдра, — раньше его вполне устраивало, однако раз теперь он личность, то ему полагается тело, не правда ли? Билл «разрешил» себе человеческое тело: так же удобнее всего, и будет проще подобраться к Пайнсам — никто же не подумал, будто он забыл? То есть, все именно так и подумали: что он простил их и забыл о мести, но, в общем-то, держите карман шире — Билл Шифр ничего не забывает: он — зло, и память у него прекрасная. И ещё он теперь всё записывал: привычка с Терапризмы, которая даже почти не раздражала: не только у Стэнфорда Пайнса есть дневники!

Интересно, что стало бы с Диппером, если бы он наткнулся на дневник Билла Шифра? А впрочем, может, и неинтересно: мальчишка — редкостный зануда, душный адепт рациональности, так что он просто и скучно лишился бы рассудка.

Но вот его сестра — другое дело. Мейбл!

Мей-мей, Безнадёжная оптимистка, Звезда — с ней точно будет весело и увлекательно — что в этом плохого? У Билла не было чёткого плана испортить ей жизнь: чёткие планы — это уныло и только для тех, у кого нет воображения. У Мейбл Пайнс воображения в избытке, и жизнь она, похоже что, себе испортила сама. Впрочем, с ней трудно что-то утверждать наверняка: может, она мечтала работать в забегаловке? Кажется, это не престижно и даже странно — для людей ей ведь «уже» тридцать, и, кажется, к этому времени она должна была добиться большего. Но вот хотела ли? Билл — Вильгельмина: женское обличие показалось ему намного более перспективным, чем мужское, — не очень разбирался в социальных ожиданиях: в очеловечивании его успехи пока были очень скромными, он пока только понял что-то про концепцию поглощения пищи — и, в целом, пока этого вполне достаточно.

Под переливистую трель дверного колокольчика Вильгельмина зашла в забегаловку, где работала Пайнс: в это время народу здесь было немного, свободных столиков достаточно — не пришлось никого выгонять. Что, в общем-то, не помешало Билли как бы случайно сбить стопку газет со стола какого-то мужчины, который было возмутился, а потом посмотрел на неё — куда-то ниже шеи — и раздумал возмущаться: всё-таки хорошо, что Билли была женщиной.
— О, мне так жаль, — фраза-то правильная, но интонацию Билли подобрала такую, что у мужчины не было сомнений, что она совсем не сожалеет об этом недоразумении. И ладно? Кажется, когда женщина красива, она может делать, что хочет — удобно! Нужно запомнить.

Так, или всё же не очень удобно? Мужчина отложил газету и принялся докучать Мейбл тупыми вопросами, которым самое место было на кладбище идиотских подкатов, а потом вообще попытался шлёпнуть ниже спины — и шлёпнул бы, но сидевшая спиной к нему Вильгельмина ловко ухватила его за запястье, изящно поднялась и заломила ему руку за спину, коленом придавив к дивану.
— Если не можешь держать руки при себе, могу их оторвать, — и заменить котятами, да, Мейбл Пайнс? Жаль, это не считается социально приемлемым. — Проси прощения. Сейчас же! — странное социальное взаимодействие, но Билли нравилось командовать.
— П-простите, Мейбл, — морщась от боли, мужчина оставил на столе деньги — с щедрыми чаевыми, — и поспешил ретироваться из кафе под звон дверного колокольчика.
— Придурок, — бросила Вильгельмина под одобрительные кивки милых старушек из-за столика в углу: её поступок они посчитали благородным, даже не подозревая, что Биллом Шифром двигало другое чувство — собственности.

Никто не трогает его Звезду.